Так или иначе, однако Максутов обрушил на меня весь свой богатый и разрушительный для прочих магов арсенал. Казалось, все это время он готовился к решающей битве, копил в себе магическую энергию. К тому же, кулон тоже кое-что дал ему. Пусть и не то, на что он рассчитывал.

Впрочем, его атаки были еще безобидными, чем у Патриарха. Несмотря на легкую усталость, я без труда отражал их. Обрубал линии-волны, которые образовывались в Потоке, раньше, чем Максутов окончательно формировал заклинания, и окрашивал их в свои цвета.

В реальности это выглядело, как если бы могущественные заклинания разбивались о невидимый щит. По сути же, они попросту переставали действовать, как только добирались до меня. Теряли свою форму и растворялись в Потоке, все быстрее ослабляя Максутова.

Он даже не понял, в какой момент попал в ловушку. Как мои линии сплелись вокруг него, но не разрушали, а напротив, подпитывали. Давали ощущение невиданной силы, которой на самом деле у него не было. Можно сказать, что сейчас Максутов колдовал в кредит, сам того не осознавая.

В глазах Игоря Вениаминовича поселилась гроза, а сам он обрушивал на меня километровые развесистые молнии, поднимал волной брусчатку, бросая ее на меня, пытался превратить мост за спиной в стекающую к моим ногам лаву. В общем, был на удивление богат фантазией.

Большая часть зевак, уже поняв, что ничем хорошим для них все это не закончится, убралась подальше. И теперь смотрела на происходящее из окон ближайших домов или с крыш. Я был доволен. У этого действа должны быть свидетели. Чтобы каждый понимал, что может случиться даже с самым сильным из их магов.

Вскоре атаки Максутова стали более редки и потеряли свою мощь. Я улыбнулся. Ведь это — даже учитывая мою поддержку. Значит, час настал.

Я взглянул в Поток и вместо пышущего силой и здоровьем мужчины увидел обтянутый кожей скелет, покоившийся здесь не один десяток лет. И убрал линии от Максутова, позволяя ему остаться наедине с самим собой.

Не уверен, что к Игорю Вениаминовичу пришло осознание случившегося. Хотя в его глазах мелькнуло нечто, похожее на сожаление. А потом он рухнул на раскуроченную брусчатку. Уставший пожилой человек с одряхлевшим телом, постаревший на десятки лет за одно мгновение.

Я не испытывал ни радости, ни удовлетворения. Так должно было случиться. Так и случилось.

Я поднял голову, чувствуя на себе сотни взглядов. И, казалось, посмотрел в глаза каждому из них, беззвучно произнося все, что хотел сказать. Мне казалось, что они поняли. Или, по крайней мере, сделали вид.

Васька, все это время замерший поодаль черной тенью, медленно подошел ко мне и ткнулся в плечо клыкастой мордой. Не знаю, действительно ли он почувствовал, что нам пора уходить, или попросту хотел ощутить тепло хозяина.

Я устало взобрался на него и пнул под бока, устремив кьярда в небеса. Он захрипел, напоминая самолет, у которого слишком круто потянули на себя штурвал, но в его движениях чувствовалась радость. Я же не чувствовал ничего. Самая сложная часть задуманного свершилась, однако никакого удовлетворения от него я не ощутил.

Глава 21

За прошедшее время под моим руководством воинство тошкенов изрядно поредело. Еще бы, мы совершали вылазки в разных частях мира, чтобы вдолбить людям простую истину — у них есть только одна самая ужасающая угроза существованию. И имя ей — я!

Не знаю, что думали сами Падшие про руководство нового Полимарха. С одной стороны, каждый из них теперь всегда был сыт, наполнен магической энергией и силен, как никогда. С другой — вместо орды ныне существовала немногочисленная, пусть до сих пор еще и довольно опасная, армия.

Впрочем, я не слышал ропота среди подчиненных. Во-первых, у нас царила самая лучшая форма правления, придуманная для скорейшего достижения цели — авторитаризм. Понятно, все работает, пока это высшее государственное лицо (в нынешних обстоятельствах — я) не тронулся умом и пытается делать адекватные вещи. Пока вроде получалось.

К тому же, мой авторитет поддерживал и еще один важный персонаж в этой пьесе — Экзарх. Через несколько месяцев после моего появления и долго наблюдения за ним, мы со Старшим пришли к определенной договоренности, которая, в свою очередь, вступит в силу, когда все закончится. И надо сказать, что на протяжении всего пути Экзарх вел себя, как существо, умеющее держать слово. В нынешних обстоятельствах качества невероятно ценное.

Сегодня, в самый знаменательный день среди Идущих по Пути, в день великого Исшествия, армия тошкенов приблизилась к сверкающему белизной острову, отделенному от всего мира прозрачным барьером. Я чувствовал иррациональный страх среди тошкенов, страх, вбитый им в голову веками — к этому месту нельзя приближаться. Это место несет небытие. Не смерть, а именно несуществование. Теперь, когда я почти прошел весь Путь, то знал чего они ужасаются. Как создания, далекие от понимания сути вещей, тошкены меньше всего хотели погрузиться в Поток. Для них подобное означало только одно. Без всякой надежды выбраться. Впрочем, под моим началом им это не грозило.

— Ииииуууу! — протяжно завыл Экзарх, подбадривая подчиненных и с благоговением глядя на линии.

В его голосе был свист ледяного ветра, пронизывающий до костей. Того самого, который забирается за ворот и холодными ладонями проходится по всему телу.

В его голосе слышалась скорбь давно умершего разумного создания и рев извращенного создания Скверны. Оплакивающего прошлую жизнь и насмехающегося над нынешним существованием. И это тоже срезонировало в каждом из Падших.

В его голосе звучала могучая решимость, переплетенная с повиновением Полимарху. Причем, повиновением искренним. В отличие от людей, тошкены чувствовали слабость — именно тогда они и бросали вызов на поединок, но вместе с тем осознавали и силу. Наверное, в том числе поэтому за весь этот год не возникло ни единой попытки мятежа.

Рев Старшего пронесся утробным завыванием для еще живых, с опаской схоронившихся за барьером. Нам он казался возбужденным криком, полным решимости и желания растерзать каждого, кто встанет на пути. Им — заунывной панихидой, полной безысходности и неотвратимости.

От барьера отделились три фигуры и медленно двинулись нам навстречу. Наверное, впервые за весь проведенный в скитаниях год я улыбнулся. А после отправился к Триаде. Хотя понимал, ничего нового или ценного они не скажут.

Со времени нашей последней встречи Старик сдал окончательно. Как бы ни был он просветлен, в чем я, впрочем, довольно серьезно сомневался, именно теперь оболочка максимально сильно тянула его к земле. Думаю, если бы не я, он не протянул бы и трех месяцев.

— Сирдар, — проскрипел он, с трудом шамкая сухими губами. Помолчал немного — Полимарх. Я все ждал, когда же ты придешь.

За его плечами виднелась знакомые Сирдары. Первый — Хорек, который будто бы стал еще меньше и суше. Второй — старый помощник самого Старика, тот чернокожий Шаби, встретивший меня на острове одним из первых. Да, я ему даже прозвище дал — Мрак.

— Не хотел посещать ваше замечательное место дважды. Решил подождать до Исшествия.

— Ты же понимаешь, что мы будем сопротивляться? — спросил глава Триады.

— Ты же понимаешь, что это бесполезно?

С него первого я и начал. Ухватил в Потоке так сильно, как только мог, и вместе с ним нырнул на такую глубину, которую старик лишь и мог представлять. Нас окружала великая тьма и лишь два существа освещали все вокруг. Я и Старик.

Со времен последней встречи я не стал сильнее или могущественнее. Лишь много опытнее. Мне даже пришло понимание, что все это я мог провернуть тогда, в день Исшествия, когда встретился с Алом. Если бы искренне верил в свои силы. Впрочем, вот еще что я понял окончательно — нельзя жалеть о содеянном. Его не в силах вернуть даже многие Гуанги.

— Даже если ты сможешь выплыть наружу, то в Потоке и останешься, — сказал я. — Твою оболочку растерзают, как оболочку каждого Идущего по Пути, как тела всех Гуангов, запертых на острове.