— Вельмар уже говорил, что после снятия стены не раз задумывали нападения.

— Задумывали, а после передумывали, — улыбнулся Император. — Потому что и маги не сидят без дела. Внушают, насколько способностей хватает.

— И как далеко зайдет внушение? Сможет ли дотянуться до нынешней Москвы, где теперь правители заседают? — подобрался Разумовский. — А если другие страны подключатся?

— К тому моменту все поймут, что лучше перед нами склонить голову, чем воевать. Вот увидишь, — решительно кивнул Романов.

— А я, брат, считаю, что единственное, что люди понимают — это сила, — отозвался Владимир Георгиевич. — Помнишь деревню Приютино, которая Олениным принадлежала? Ведь какой оригинал этот Оленин был. Начитался книжек и решил дать крепостным право избирательное. Чтобы и управляющего сами назначали, и как урожай собирать решали, и когда налог платить. Года не прошло — управляющего повесили, а двоих мужиков вилами закололи. А вошли войска — и все. Тишь, да гладь.

— Сила, — задумался Император. — Что-то есть, Владимир, в твоих словах.

Раздался стук в дверь и вошел слуга, доложивший о прибытии графа Ирмер-Куликова. Его Величество сделал великодушный жест рукой, мол, заводи, а сам продолжил:

— Вот только кажется мне, что не всегда нужна сила. Порой достаточно демонстрации.

На этих словах и появился мальчишка. Один, без сопровождающего Черевина. Несчастного штабс-капитана никто в известность о грядущей операции, конечно, не поставил. Не того полета птица. Потому думал Черевин, наверное, что его служба теперь закончена. Разжалуют и переведут. Разве что из-за острого дефицита магов на этом и остановятся.

Разумовскому штабс-капитана было не жаль. Часто приходится кем-то жертвовать, чтобы достигнуть нужного результата. Да и знал — ничего ему Император не сделает. Пожурит через генерала Киселева, хотя это, наверное, страшнее всего. Но и только. Раньше бы места живого в застенках не оставили. А после повесили. Но нет, ныне же отменили телесные наказания. С тоской гофмейстер Его Императорского величества вспоминал о былых деньках.

Сейчас все внимание Бориса Карловича оказалось приковано к застенцу. Разумовский любил шахматы. Точнее, партии, в которых противник через несколько ходов должен проиграть, однако сам об этом еще не подозревал. А сейчас был именно подобный случай.

С младых ногтей ходил Разумовский за Императором. И кое-чему действительно его научил. К примеру, привил интерес к этой старой сложной игре. Только Борис Карлович с интересом смотрел за фигурами на доске, а Романов любовался игрой в действительности.

— Добрый день, Николай, — медленно произнес Его Величество, специально растягивая слова. И подобрал случайную бумагу со стола. — Меня тут застенцы одолели. Чуть ли не войной грозят. Дескать, кто-то гражданина их страны похитил. А я ведь и не знаю ничего.

— Виноват, Ваше Величество, должен был предупредить Вас заранее. Но дело не терпело отлагательств, — наглый выскочка сначала смотрел на сапоги Императора, но постепенно стал поднимать взгляд. — Речь шла о жизни человека.

— Виноват… — попробовал слово на вкус Романов и скривился, как от кислого вина. — Ну, хоть не отпираешься, и то хорошо.

— Ваше Величество, речь идет о моей…

— Знаю, знаю, здесь все написано, — прервал его Император. — Вот только легче от этого не становится. Международный, да что там, междумирный скандал. И устроил его ты.

— Я приму любое наказание, Ваше Величество, — торопливо проговорил застенец. — Только хочу уточнить, что никакого закона я не нарушал. А действовал в соответствии с уложением о спасении жизни русского человека от тысяча девятьсот седьмого года.

Разумовский чуть не задохнулся от гнева. Сначала от самих слов мальчишки. Каков наглец, Императору перечить вздумал? И только потом до Бориса Карловича дошел смысл сказанного. И гнев его усилился многократно.

Будь воля гофмейстера, он бы этого сопляка в порошок стер. Прямо здесь. Без всякого следствия.

Уложение о спасении жизни русского человека. Как узнал-то? Разумовский помнил, что оригинал хранится в архиве. Туда застенцу допуска нет.

— Откуда прознал? — грозно спросил Разумовский.

— Из лицейской библиотеки, Ваше Превосходительство. Там сохранилась копия.

Борик Карлович досадливо крякнул. Уложение придумали аккурат перед началом великой войны для возвращения русских земель. А если быть правдивым, для присоединения всей Европы к Империи. По нему любой русский человек, имеющий родственника — подданного Российской Империи, и одновременно с этим жизни которого угрожала опасность, объявлялся сам подданным Государя-Императора.

В свою очередь, Его Величество в законном праве мог защищать подданных. Что и произошло.

Романов недоуменно поглядел на Разумовского. Шахматы Император любил гораздо больше, чем историю. Борис Карлович даже сомневался, помнит ли Его Величество о данном уложении. Таких поправок в то время было придумано множество.

Нужно сравнять с землей неприступный замок — вот тебе уложение о невозможности устраивать препятствия русской армии на собственной территории. Необходимо объявить войну союзнику — уложение об агрессивной торговле, подрывающей интересы Империи.

Когда рубили лес, столько щепок летело, обо всем и не упомнишь. Благо, хватило потом ума убрать все уложения в архив. Их даже на юридических факультетах после пятьдесят шестого года изучать перестали. Разумовский единственный, кто застал.

Все это, только вкратце и без лишних эмоций, Борис Карлович быстро нашептал Романову. И Императору полученная информация очень не понравилась. Его Величество, как и каждый уважающий себя монарх, считал свою особу выше и умнее остальных. Потому нечастое, но неизбежное столкновение с реальностью выходило довольно болезненным.

— Да, знаменитое уложение от девятьсот седьмого года, — кивнул Его Величество, будто только тем и занимался, что давеча перечитывал его перед сном. — Но ты упускаешь одну маленькую деталь, Николай.

Застенец замер, как крохотный хищный зверек. Зазеваешься с таким, поднеся руку к его гладкой шерстке, так вцепится и палец оторвет. Тварь пусть и мелкая, а бед с ней может возникнуть порядочно.

С другой стороны сидел сильный, знающий свою силу лев. На гербе Романовых был изображен грифон. В народе, начиная с деда нынешнего Императора, Его Величество стали сравнивать с медведем. Уж слишком неповоротлив был Александр Пятый. Но Разумовский понимал, чушь это все.

Его Императорское Величество Роман Николаевич — самый что ни на есть настоящий питерский лев. Могучий, сильный и властный. Будет искоса смотреть на творящееся в своих владениях, но коли понадобиться показать зубы — будьте покойны, покажет.

— Согласно этому уложению твоя тетя не принадлежит к фамилии Ирмер-Куликовых. Но в то же время является моей подданной. И выбор у нее невелик. Либо она приносит присягу, либо отправляется обратно.

— За присягой дело не станет, Ваше Величество…

— Если даже так, — склонил голову Император, — то и ее судьбой я волен распоряжаться сам. К примеру, пошлю помощником нашей делегации к застенцам. У нее же богатый опыт общения с соотечественниками. Правда, времена нынче неспокойные. Не знаю, как отнесутся недомы к перебежчице.

Разумовский не сдержался, чуть заметно улыбнулся. Умеет все-таки Император провернуть дело так, что ты в дураках останешься. Как бы забавно ни звучало, застенец его, казалось бы, к стенке припер, а Его Величество и тут вывернулся.

Радовался Борис Карлович таким редким моментам. Как и каждый уважающий себя учитель смотрит, как его превосходит ученик. Что оставалось мальчишке? Только капитулировать.

Бросаться в ноги к Его Величеству. Клясться в верности и честной службе. А вот тогда Император, после долгих колебаний, уже великодушно пожаловал бы титул графини тетке мальчишки. Жалко, что ли?

Однако застенец не торопился. Ни бросаться в ноги, ни клясться в верности. Взгляд мальчишки блуждал по письменному столу Императора, словно там могло найтись его спасение.